25 марта 1935 года на сцене Государственного театра им. Вс. Мейерхольда состоялась премьера спектакля «33 обморока», который был составлен из трех водевилей А.П. Чехова: «Юбилей», «Медведь» и «Предложение». Постановка чеховских водевилей была задумана в связи с исполнявшимся в январе 1935 года семидесятипятилетием драматурга.
Сам Мейерхольд так объяснял выбор произведений для этой постановки:
«Не случайно выбрали мы для спектакля памяти А.П. Чехова (1860 — 1935) три одноактные «шутки»: «Юбилей», «Медведь» и «Предложение».
Чехов «Вишневого сада», «Трех сестер» совсем не близок нам сегодня. Другой Чехов — неподражаемый портретист ничтожных людишек, отобразитель крохотных страстишек их, житейских мелочей и обывательщины — крепкий соратник наш в борьбе с пережитками омерзительного бытового мещанства во всем его многообразии.
Особенностью показываемых нами 25 марта водевилей является то, что в них из целого арсенала так называемых jeux du theatre, «театральных шуток, свойственных водевилю», А.П. Чеховым выбрана одна: обморок.
Обморок взят, однако, не всегда как бессознательное состояние действующего в пьесе лица. Чеховым, врачом по образованию, внимательным наблюдателем и тонким аналитиком человеческого поведения, на тему обморока дано в этих водевилях множество вариаций.
В «Юбилее» — четырнадцать обмороков, в «Медведе» и «Предложении» — девятнадцать; таким образом, «33 обморока» — не гипербола.
В процессе изучения эпохи и среды, отображенной Чеховым, нами было собрано значительное количество разнообразных материалов, свидетельствующих о необычайном распространении в интеллигентской среде 80 — 90-х годов неврастении, как своеобразной эпидемии (на театре появилось даже специальное амплуа: «неврастеник».) Мы отлично знаем, каковы социальные предпосылки этого явления.
Обмороки в чеховских водевилях — это для постановщика и актеров струна, на которой можно в одном тоне сыграть все три пьесы («Юбилей», «Медведь» и «Предложение»).
На этот раз не было обычной для Всеволода Мейерхольда предварительной переработки текста. «Словесная мозаика Чехова построена по строгим законам и не допускает переделок. Мы в нашей постановке очень строго держались чеховского текста, допустив только незначительные перестановки фраз, необходимые для заострения некоторых положений», — объяснял свою позицию режиссер.